Замуж за мигранта: история о любви со сложностями

Надумала несколько лет назад снять жилье в центре Кызылорды. Добираться в пригород с работы в теплое время года не обременительно, но приближение осени заставляет искать “нору” поближе. Тем более, что в хорошем доме комнату снять в нашем городе тысяч пятнадцать в месяц, не больше, а такси на окраины в вечернее время суток за неделю “подгонит” ту же сумму.

Выбирала я, в общем-то, не удобства. Квартирную хозяйку и соседей. С третьей попытки попался вариант в чистеньком, почти новом доме. Комнатка рядом с ванной. В зале за застекленной дверью обитает молодая пара. Девочка-жена с небесным взглядом. Удивило меня то, что, когда я с хозяйкой, показывавшей мне жилье, вошла, она отвесила нам глубокий поклон.

Парень вообще не обратил на визитеров никакого внимания. Но я хотела знать, с кем мне придется коротать зимние вечера перед одним телевизором. Окликнула, спросила чем занимается, выпивает ли? Он широко улыбнулся и посмотрел на жену. Она объяснила:

Что ж, у меня они, в общем-то, тоже бывают редко. Да, и семье моей здесь не жить, комната нужна только для меня и на те дни, когда работы в редакции много. На том и остановились.

– Вы не знаете, где можно совсем без документов сделать аборт?

У меня от удивления поползли в разные стороны брови. Я присела на табуретку и усадила прячущую глаза девчонку рядом с собой.

– Что ты, Алмуша, вы же хорошо живете, как можно с ребеночком так поступать…

– Беку не нужен ребенок. От меня…

Слезы капали на подол розового узбекского платья, но Алма, вспоминая, рассказывая как в поезде случайному попутчику мне, богом посланной соседке, свою историю, светлела личиком.

Родилась она в ауле, в 150 километрах от города. Главной достопримечательностью местечка была в то время нищета. Там работало человек двадцать.

Добывали дрова в степи – ломали старый саксаул. За ними приезжали на машинах с прицепами коммерсанты и платили наличными. Все знали, что в городе саксаул стоит в пять раз дороже, но ни у кого не было связей, чтобы можно было провезти туда запрещенный груз, не будучи арестованным.

А потом у мамы стал “болеть живот”. Сначала просто болел, потом стал отекать, и мама перестала вставать с постели. Два месяца девочка меняла под ней простынки, пропитанные кровью и грязной слизью. А однажды утром женщина попрощалась со всеми. Младший её сын по имени Жигит, который едва стоял на кривых ножках, так как был еще маленьким, забрался на постель к умирающей, тормошил ее и щипал за щеку, и плакал оттого, что мама не приходила в себя.

Через год отец взял себе жену, детям мачеху. Все говорили, что удачно. Она была на пятнадцать лет моложе мужа и работала в библиотеке. Поначалу приветливая к детям покойницы, забеременев собственным ребенком, женщина переменилась. Уговорила отца отправить троих мальчишек в интернат, а Жигит с Алмой были “на некоторое время” отданы бабушке по матери, жившей с младшим сыном в городе. Алма в то время окончила девять классов, но дальше учиться ей не пришлось. Бабушкина подруга подыскала ей мужа.

– Мне было только пятнадцать лет, и поэтому сделали вместо свадьбы просто беташар. Бабушка собрала немного носильных вещей в сундучок, и я стала жить с Бериком. Он курил анашу, потом много ел и всю ночь просыпался, чтобы попить воды. Посылал меня за ней на кухню, а на кухне обычно спал его пьяный отец. Я перешагивала через храпящего алкаша и боялась, что он проснется и побьет меня. Однажды он заворочался, когда я кралась с банкой воды  из холодильника, и от страха я обмочилась. Пьяный свекор дрался с домочадцами до первой крови, а тем, кто плакал, добавлял тумаков.

Алма жаловалась бабушке на жизнь. Но та терпеливо объясняла, что девчонке надо быть благодарной старухам за это сватовство. Бесприданница, без образования, наполовину сирота, с отцом, отказавшимся от своих детей, она никому не нужна.

– Иди с Богом к мужу, – выставляла каждый раз бабушка внучку через часок после того, как та приходила погостить день-другой.

Укрыться от ветра и вдоволь поплакать.

Там Алму и подобрал Бек. Он, будучи “узбекским бригадиром”, привез в ту ночь из своей страны в казахстанскую Кызылорду очередную партию рабочих, и размещал их в вагончиках за стройплощадкой. Алма, окоченев, выползла поближе к людям, и вскоре спала, накормленная макаронами, под двумя казенными одеялами на сдвинутых в углу ящиках. С собой на квартиру бригадир увел ее, разобравшись с делами, чтобы ребята не попортили девчонку. Мало ли что. В чужой стране переступить через закон – самое страшное дело.

– Я у своих родителей младший из девяти сыновей, – объяснял мне на ломаном казахском вечером Бек, которого я призвала к ответу за судьбу малыша, которым беременна Алма. – Сейчас, когда четыре брата еще живут с родителями, я свободен, могу работать за границей. Но когда-нибудь придется поселиться в большом доме и привести туда жену. Смотреть за стариками. Так положено. Алму наши не признают. Ребенка нельзя оставлять. Пока я могу работать в Казахстане, Алма будет ездить со мной из города в город, ребенок при таком раскладе ни к чему. Я, ведь, не скрываю, что живу с ней, пока не пришло время жениться в Узбекистане…

Срок беременности был четыре месяца. Аборт делать было поздно. Ребенка решено было отдать в дом малютки, отказаться от него в роддоме. Я видела, как будущие родители переживают из-за этого. Как ласково разговаривают с малышом, когда он бьет Алмушку пяточкой в красивый выпуклый животик, как спорят, на кого он будет похож. Но Бек был непреклонен. Малыш был лишним.

Однажды Алма о чем-то долго шепталась с “мужем”, затем засобиралась в интернат навестить братьев. Через час в коридоре стояло четверо сопливых, до ужаса грязных, вонючих пацанов в лохмотьях. Я вскрикнула от ужаса.

– Мачехе они за лето надоели, и она, собирая их в интернат на учебу, выместила зло, – пояснила Алма. – Купила каждому ровно по одному комплекту одежды, даже белья. Вот они и не меняют его два месяца.

Нижнее белье выбросили, сорочки поставили кипятиться в баке на плиту. Младшего, Жигита, он учился в первом классе, “замочили” в мыльной воде в ванной. Он лежал в ней с удовольствием. Его шея, руки и стопы были покрыты коростой.

Нашли на лоджии машинку для стрижки баранов и остригли всех наголо. Они, не дыша, сидели в обновках перед телевизором и уплетали третью банку варенья. Бек, молча наблюдавший целый день за этой возней, вызвался вдруг пойти в аптеку, когда под струпьями Жигита, отпавшими в ванной, обнаружилась пузырящаяся экзема. Он сквозь зубы матерился по-узбекски, когда мальчишка, терпя прикасание ватной палочки со жгучей мазью, обливался слезами.

– О, Аллах, неужели в интернате никто не видел, как ребенок страдает?!

Я схватила Жигита за худенькую ручку, сунула ее в ладонь Беку и закричала:

– Твоего, твоего ребенка ожидает то же самое! Ты же его готов отдать туда, где он не увидит ни матери, ни отца? Алма, как ты уедешь, снова выйдет замуж за какого-нибудь наркомана, а твой сын будет до конца жизни проклинать тех, кто дал ему жизнь!

В Беке с тех пор как будто что-то сломалось. Он стал навещать мальчиков в интернате, привозил их на выходные домой, больше никогда не говорил о том, что нужно бы перебраться в Астану (ныне Нур-Султан), там гастарбайтерам больше платят.

А вскоре мы разъехались. У меня был контракт с одним агентством на поставку репортажей из дальних сел, и я перекочевала на самый юг региона.

Паспорт Алма получила. Ребенок родился здоровым. Назвали мальчика Шахрияром. Бек решился рассказать своей семье всю правду, и к нему погостить приезжали старшие братья.

Решили, что раз уж все так получилось, то жить молодой семье в Кызылорде. В кишлак носа не казать. От повинности возить часть заработка родителям братишку освободить. Брак освятить в мечети, это самые крепкие узы. Живут Бек и Алма как жили. Она затворницей, правда, с ребенком, он своей непонятной жизнью гастарбайтера, то приезжает, то уезжает, привозит с собой земляков на заработки.

У Шахрияра в свидетельстве о рождении Бек в качестве отца не указан.