Когда местные уезжают

Школы, особенно в районах, где живет много мигрантов, не очень хотят принимать их детей не только потому, что не умеют их учить. Скорее потому, что опасаются вместе с детьми получить множество проблем — от этнических конфликтов в классе до общего снижения успеваемости в школе.

«У нас есть школы, где много мигрантов, — говорит Ирина Белоусова, руководитель работающего в Калужской области проекта «Одинаково разные» Благотворительного фонда поддержки и развития образования «Новый учитель». — Но это пока не иммиграционные анклавы, как в Европе или Америке, то есть такие городские кварталы, в которые опасно заходить людям других национальностей. Такого у нас пока нет, и допускать этого нельзя. А случиться такое может, и именно из-за школ. Ведь школа формирует сообщество вокруг себя, особенно в маленьких населенных пунктах. В Калужской области есть поселки, откуда уезжают местные жители: туда на протяжении десяти лет приезжают на работу мигранты, их дети идут в школы, наконец, процент мигрантов в школе достигает, скажем, тридцати. В результате у всей школы низкие образовательные результаты, и это становится дополнительным основанием для переезда местных жителей».

Анастасия Кузина, координатор программ «Младшая школа» и «Подготовка к школе», и Ольга Павлова, координатор программы «Профильные предметы» работающего в Москве Интеграционного центра для детей беженцев и мигрантов «Такие же дети», делятся похожими наблюдениями: «Статистики у нас нет, но мы видим, что в Московской области внезапно возникают районы — например, Красногорский район на северо-западе, район рынка «Садовод» на юго-востоке, которые в основном заселены мигрантами. Они селятся рядом с рабочими местами или переезжают из Москвы в Подмосковье, где более дешевое жилье. В некоторых районах Подмосковья учителя и директора говорят, что в набранных первых классах половина детей не говорит по-русски. На местных форумах родители обсуждают, что пора забирать своих детей».

«Важно, чтобы дети учились вместе, но если класс состоит только из детей с неродным русским, у них меньше возможностей изучать язык, — замечает Екатерина Алимова, директор АНО «Дети Петербурга». — Важно, чтобы дети общались, чтобы не было перекосов».

Владимир Путин на заседании Совета по межнациональным отношениям как раз требовал не допустить в российских школах ситуации, которая существует в других странах:

Ольга Павлова уверена: «Проблема, безусловно, есть, но ее нельзя решать недопуском детей в школы. В значительной степени это проблема миграционных властей. И в школах, где сталкиваются с такой проблемой, ее можно и нужно решать. Когда люди ездят учиться за границу, они часто видят, что перед вузом или школой — адаптационный год языковых курсов. Это же можно организовывать и у нас на базе школ. Ведь в школах же есть дополнительные занятия для дошкольников, которые собираются в первый класс, — можно сделать такие же занятия для тех инофонов, которые собираются поступать в школу. Их не обязательно группировать по возрасту, можно группировать по уровню знания русского языка».

Даже если семья хочет учить ребенка и школа готова его принять, это вовсе не значит, что на этом его проблемы кончаются. Екатерина Алимова:

Подросток отказывается сидеть в классе с малышами. Формально школа не нарушает закон, но создает условия, при которых ребенок не может пойти в школу».

Ребенку могут предложить учиться на несколько классов ниже не только из-за того, что он не владеет русским языком, но и из-за расхождения в школьных программах: многое приходится наверстывать. Чем старше ребенок, тем меньше вероятность, что этот подход сработает. При этом, как правило, в школах нет специально подготовленных учителей русского языка как иностранного. На уроках ребенок ничего не понимает, скучает, начинаются проблемы с поведением. Обязанность заниматься с ним русским языком возлагается обычно на школьного словесника — и так едва ли не самого загруженного учителя. У словесника нет ни программ, ни пособий, ни методик — а главное, ни умения, ни желания заниматься навязанной ему работой, которая к тому же не всегда оплачивается.

Наконец, в классах начинаются конфликты — обычные в детской среде, но быстро перерастающие в межэтнические, если в классе сидят за соседними партами дети разных народов. Масла в огонь подливают родители и даже учителя:

Уровень ксенофобии в обществе высокий, и на детях в классе это тоже сказывается. Но родители заступаются за них редко: они чувствуют, что раз их ребенка вообще взяли в школу, то они не вправе роптать. Ольга Павлова замечает: «Важно понимать специфику таких семей: они находятся за чертой бедности, им часто нужна серьезная поддержка. Этот сегмент родителей чувствует себя особенно уязвимо. Они считают, что если их ребенка бьют в школе — они не могут выражать недовольство. Они не контактируют с учителем, потому что не говорят по-русски. У них может быть суточная работа, и чтобы поговорить с учителем, свободное время родителя должно совпасть со временем учителя, он должен взять с собой переводчика. А в школы не пускают посторонних людей, и если у него нет сертификата переводчика, его могут не пустить. То есть, чтобы просто состоялся диалог родителя с учителем, нужны дополнительные серьезные усилия».

В общем, даже если ребенок-инофон попал в школу — рано или поздно школа или семья говорит «мы больше так не можем» — и ребенок вынужден перейти на семейное обучение или просто бросает учебу.

Международная практика

Россия — не первая страна в мире, которая сталкивается с проблемой «как учить детей мигрантов». Во многих странах существуют конкретные схемы, позволяющие адаптировать детей к школе и обществу.

Схемы эти довольно простые: ребенок отправляется либо в адаптационный класс (год языковой и культурной подготовки до школы), либо сразу в обычный класс, соответствующий возрасту или на год ниже, но одновременно интенсивно занимается языком обучения. Матери русскоязычных детей, живущих в других странах, рассказывают, как это работает.

Региональные программы

В России дети обычно получают помощь, если есть конкретные энтузиасты, которые хотят с ними работать: учителя, директора школ, региональные администрации. Некоммерческие организации берут на себя подготовку детей к школе, обучение их русскому языку, подтягивают по предметам, оказывают родителям юридическую помощь. Например, Комитет «Гражданское содействие» (российские власти признали его иностранным агентом) учит детей беженцев и мигрантов усилиями волонтеров и оказывает юридические консультации. Школа «Ковчег-XXI» в подмосковном Красногорске ведет программу «Перелетные дети»: учит русскому языку и помогает с разными школьными предметами, возит детей на экскурсии, устраивает летние занятия, ведет курсы для подростков, в том числе совсем не посещающих школу, и взрослых. В Петербурге с детьми мигрантов работают «Дети Петербурга» и Еврейский общинный центр Санкт-Петербурга (российским евреям в XIX и ХХ веках пришлось столкнуться примерно с теми же проблемами, с которыми сегодня сталкиваются трудовые мигранты из Средней Азии).

Но усилий небольших НКО, которые теперь пачками признают иноагентами, и некоторых школ не хватает на всю большую страну. Нужна системная помощь в федеральном масштабе.

Ее проводит проект «Одинаково разные». Его руководитель Ирина Белоусова рассказывает: «Началось все с того, что в Калужскую область пришли учителя по программе «Учитель для России». Мы оказались в школе в городе Белоусово, это одна из школ области, где самое большое количество мигрантов. Два года, пока мы работали, пробовали разные подходы. В первый год делали школу выходного дня: занимались с детьми по субботам. Даже тогда нас уже поддержал министр образования Калужской области Александр Сергеевич Аникеев: проявлял к нам интерес, выделял автобус для экскурсий, хотя у нас было всего 50 детей. А в школе нас не поддерживали — говорили, что надо учить местных: зачем вы, молодые учителя, тратите время на приезжих?»

На следующий год «Одинаково разным» стало очевидно, что занятия русским языком для детей-инофонов первичнее, чем социализация в кругу сверстников. Начались занятия. Нашли спонсоров — из числа тех, кто или сам имеет иммиграционный опыт, или относится к проживающим в Калужской области диаспорам. Свели доноров с министерством образования области, и так появился тройственный союз. Вскоре программа работы с детьми-инофонами вошла в стратегию развития региона. И если в прошлом году «Одинаково разные» работали с десятью пробными школами, то в нынешнем — с двадцатью, обучили уже 160 учителей.

«Это работает так, — рассказывает Ирина Белоусова.

В качестве преподавателей русского как иностранного мы предпочитаем брать либо учителей английского языка, либо начальной школы. Они лучше понимают, какие решения нужны, и быстро перестраиваются — в отличие от русистов, которые привыкли работать с носителями языка и пытаются объяснять все через известную носителю структуру языка: «подлежащее, сказуемое». Мы отправляем учителей на курс повышения квалификации, который проводим на базе Института развития образования. Программу мы разработали вместе со специалистами ведущих московских и петербургских университетов — с экспертами из МГППУ, Герценовского института, ВШЭ, МГУ, используем опыт других педагогов России. Учителя обучаются 72 часа, параллельно начинают вести занятия по русскому как иностранному для детей и по социальной адаптации — для родителей. В начале, середине и конце года мы проводим диагностику и понимаем, каков прирост по уровню владения языком. Мы покупаем в школы учебники, книги для чтения и настольные игры. А самым активным школам выплачиваем гранты, ведь обычно учителя получают за свои занятия с инофонами зарплату только как за дополнительное образование».

В этом году «Одинаково разные» включились в работу со школами Новосибирской области и начали обсуждение возможной федеральной программы с Министерством просвещения. «Мы стали искать, кто этим занимается для Минпроса, попали туда, они готовы с нами работать», — заключает Ирина Белоусова.

На федеральном уровне

А что же сейчас делает Министерство просвещения? На том самом совещании по межнациональным вопросам с участием президента министр Сергей Кравцов рассказал, какая работа делается прямо сейчас. Основные упомянутые им направления — это появление за рубежом центров русского языка, школ с преподаванием на русском языке и по российским образовательным стандартам, и прием на отдых и обучение в России иностранных школьников (это и всероссийские лагеря вроде «Артека» или «Орленка», и Международный центр образования «Интердом», и программы обмена).

Но все это имеет малое отношение к повседневным проблемам мигрантов, живущих в российских регионах. Что делается для них? «Открываем в регионах, где вопрос адаптации стоит особенно остро, центры открытого образования и обучения русскому языку. Их уже открыто одиннадцать. В прошлом году 2500 иностранцев в девяти регионах прошли обучение в таких центрах», — сказал Сергей Кравцов.

В самом деле, центры открытого образования и обучения русскому языку открыты в 11 городах России на базе местных классических, педагогических или гуманитарных университетов (например,

• Тульского педуниверситета,
• Новосибирского,
• Ульяновского).

Как правило, сейчас эти центры предлагают короткие (16‒36 часов) курсы по русскому языку: «Русский как язык делового общения», «Курс практической риторики», «Русский язык в сфере учебно-научной коммуникации», «Русская литература и культура»…

В ответе пресс-службы Министерства просвещения на запрос «Новой» говорится: «В 2021 году планируется создать не менее 10 таких центров за счет грантов в рамках ведомственной целевой программы «Научно-методическое, методическое и кадровое обеспечение обучения русскому языку и языкам народов Российской Федерации», государственной программы Российской Федерации «Развитие образования».

Но все это — для взрослых. А что же дети?

Сергей Кравцов сообщил, что министерство готовит комплексную систему оценки индивидуальных образовательных потребностей детей мигрантов: это значит, что специалисты смогут выяснить не только уровень владения языком, но и возможные проблемы во время обучения. А это, в свою очередь, позволит создать для ребенка индивидуальную образовательную траекторию.

Это — хорошая новость: ведь комплексная оценка индивидуальных потребностей и индивидуальная образовательная траектория до сих пор остаются недоступны большинству нуждающихся в помощи российских школьников. Министр, однако, заверил: «Будем апробировать систему в пилотном режиме уже в начале следующего учебного года». Он сообщил и о том, что разработаны «курсы для педагогов и методические материалы для классных руководителей».

В НКО, работающих с детьми мигрантов, впрочем, пока не знают, что это за курсы. Или догадываются, но не выражают по этому поводу энтузиазма.