Во время чемпионата мира по футболу 2018 года российские города посетило больше трех миллионов иностранных туристов и болельщиков. Не все из них приезжали в Россию из-за футбола — часть хотела остаться в стране в статусе беженцев из-за опасностей на родине. Россия их не приняла; несколько тысяч человек после окончания турнира были депортированы. Но и сейчас — через год после ЧМ — некоторые иностранцы пытаются отстоять право на жизнь в России. Кто-то из них спасался от войны, кто-то — от террористов, «Исламского государства», кто-то — от религиозного преследования. В России они столкнулись с новыми трудностями: с работой, жильем и законодательством. «Медуза» поговорила с несколькими беженцами, выходцами из африканских и ближневосточных стран, о том, что их привело в Россию и как они жили последний год.

«Зарабатываю тем, что изображаю аудиторию на ТВ-шоу. Очень хорошо выучил слово „аплодисменты“»

Саид

Йемен, 28 лет

Я — гражданин Йемена, но никогда там не жил. Мой отец давно уехал в Саудовскую Аравию, где работает в магазине свадебной одежды. У нас большая семья — у меня семь братьев и сестер. Мама не работает, занимается домашним хозяйством.

В Саудовской Аравии мы жили не очень хорошо. Там повсюду расизм. К йеменцам относятся как к дерьму. Нас не считают за людей. Мы должны постоянно носить с собой документы на случай проверок, нормальную работу получить практически невозможно, а если кто-нибудь из нас вдруг начнет хорошо зарабатывать и, допустим, купит дорогую машину, к нему могут подойти полицейские на улице и начать выяснять, как он смог себе это позволить. При этом вернуться в Йемен мы не можем: там идет война.

Я окончил школу в Саудовской Аравии, а потом поехал учиться в Индию. Просто потому что это дешево — мы могли себе это позволить, в отличие от обучения в Аравии. В Индии я провел четыре года, выучился на системного администратора и вернулся в Саудовскую Аравию. Но устроиться на работу по профессии не получалось — никто не хотел брать человека из Йемена. Все хорошие должности в стране «зарезервированы» за гражданами Саудовской Аравии. В итоге я так и не нашел нормальной работы, поэтому, как и отец, устроился продавцом одежды в небольшой магазинчик.

Появилась другая проблема — по законам Саудовской Аравии, чтобы мигрант мог оставаться в стране, за него должен поручиться работодатель или какой-нибудь взрослый гражданин страны. Поручиться за меня все отказывались. У меня не было выбора — меня могли депортировать, поэтому я начал думать, куда я могу уехать.

Вариант отправиться в Россию был самым простым. Шел чемпионат мира, и в отличие от европейских стран в Россию виза была не нужна — достаточно было оформить Fan-ID («Паспорт болельщика» — документ, по которому во время ЧМ можно было въехать в Россию без визы — прим. «Медузы»). Да и в Саудовской Аравии тогда работало много фирм, которые предлагали поехать в Россию. Можно было поехать как на матчи, так и просто так. Людям, оказавшимся в ситуации как у меня, говорили, что там можно получить убежище. В итоге я заплатил порядка 9000 рублей за «Паспорт болельщика» (документ можно было получить бесплатно при покупке билетов на матчи — прим. «Медузы») и в начале июля улетел в Россию. На футбол я, конечно, не собирался.

О России я тогда не знал практически ничего, но у меня были здесь друзья. Когда я учился в Индии, я встретил много русских — их много в Гоа. С некоторыми подружился, с одной девушкой даже встречался, но мы расстались.

В Москве я поселился в дешевом хостеле на окраине за 400 рублей в сутки. Живу в нем и сейчас. В одной комнате со мной еще семь человек, и условия там так себе. У меня есть кровать — и больше ничего. По-английски в хостеле практически никто не говорит, поэтому я ничего не могу сказать о людях, с которыми живу. Мы общаемся только на уровне «привет» и «пока», так как сам я русского практически не знаю — пробовал выучить, но у вас очень сложный язык. Из-за этого я остался в России практически без нормального общения, но потом нашел на Facebook встречи для англоговорящих москвичей и иностранцев. Слава богу, мне теперь хотя бы есть с кем поговорить!

У меня не было никаких накоплений, которые я мог бы взять с собой в Россию, поэтому практически сразу мне понадобилась работа. Я должен был платить за хостел, чтобы не оказаться на улице. Найти работу оказалось очень сложно — у меня нет ни документов, ни знания русского языка. В итоге помог один человек, работающий в хостеле. Его зовут Гурам, и я думаю, что мне его послал Бог. Все места для заработка в Москве я находил через него.

За год в России я сменил много работ — постоянную найти так и не смог, поэтому все заработки временные. Например, несколько раз я снимался в российских фильмах и сериалах в массовке. Довольно часто зарабатываю тем, что изображаю аудиторию на ТВ-шоу вроде «Слава богу, ты пришел». Просто сижу в зале и хлопаю. Благодаря этому очень хорошо выучил слово «аплодисменты». Платят немного — 700 рублей в день, но заплатить за хостел хватает. За год я поработал и руками — клал плитку в каком-то здании.

Моя жизнь устроена так: заработать деньги, отдать их за хостел, снова заработать и снова заплатить за хостел. Я берусь за все, что появляется. Когда работы нет несколько дней — Гурам одалживает мне деньги, чтобы я оплатил жилье. Слава богу, за год я ни разу не оказывался на улице. Жить на улице в таком климате я уж точно не хочу. Это просто невозможно!

Практически все, что я зарабатываю, уходит на жилье. С учетом проезда остается совсем немного — питаюсь в основном продуктами из [магазина] Fix Price. Чаще всего покупаю самую дешевую лапшу быстрого приготовления — она стоит около пяти рублей за пачку. Иногда денег не хватало даже на нее. Как-то я голодал неделю и пил только чай.

Однажды в наш хостел пришла полиция — кто-то у кого-то что-то украл. Полицейские занялись и мной. Отвезли в отдел, а потом был суд, который решил, что меня нужно депортировать. Сейчас идет апелляция, но я понимаю, что, скорее всего, это решение уже не отменить — правозащитники говорят, что помочь мне не смогут.

Я, как и все остальные люди на Земле, не знаю, что будет в моей жизни дальше, — вероятно, меня депортируют на родину, в Йемен, где идет война, и мне придется воевать. Все может быть, но что я могу сделать? В России такие законы, с ними мне никто не может помочь. Сбежать в Европу? Не получится: границы — это не шутка, серьезное дело.

Несмотря на все, я сейчас счастлив. У меня есть крыша над головой, есть еда. Этого достаточно. Мне нравится Москва, нравятся люди, — например, в отличие от Саудовской Аравии, в России я с расизмом ни разу не сталкивался. Конечно, я бы хотел остаться здесь. Не знаю, почему законы не позволяют этого. Когда я приезжал, то думал, что устроюсь на работу и буду жить как обычный человек. Как все. Но не получается.

Моя семья не знает, как я живу в России. Я говорю маме, что у меня все нормально: у нее еще семеро детей, много других забот. Российские друзья тоже не в курсе: я не понимаю, зачем перекладывать на них свои проблемы. Я счастлив и не жалею, что приехал в Россию: оставаться в Саудовской Аравии я не мог. Возможно, мог бы выбрать другую страну, но все равно бы уехал. И дело не во мне — из стран, где люди живут хорошо, никто не уезжает.

«Зимой приходилось убирать снег. Я выдержал всего пару дней»

Оби

Камерун, 19 лет, имя изменено по соображениям безопасности

Я вырос в обычной семье. Правда, в отличие от многих семей в Африке у моего отца была только одна жена. И четверо детей, в том числе двое совсем маленьких. Жили мы в небольшой деревне, которая входит в состав довольно крупного города на севере страны.

Мы жили нормально, я учился на юриста. Но в 2016 году террористы из «Боко Харам» (террористическая организация, действующая в Африке и присягнувшая на верность «Исламскому государству» — прим. «Медузы») напали на деревню поблизости от нашей. Мы в семье обсуждали, стоит ли уезжать прямо сейчас или чуть позже, но в итоге уехать не успели — террористы атаковали нашу деревню. И наш дом тоже. Несколько человек ворвались к нам, стреляли в отца и маму. Мне удалось выбежать из уже горящего дома. Я думал, что вся моя семья погибла, и бежал. Очень долго бежал. Меня гнало вперед одно желание — сохранить жизнь.

Точно не знаю, сколько я бежал, но в какой-то момент выбежал к гуманитарному автобусу — в нем нуждающимся давали еду и лекарства. Я рассказал о нападении на деревню, и меня приняли. В этом автобусе я провел несколько дней. Мы то стояли, то куда-то ехали. В итоге приехали к зданию благотворительной организации, я не могу сказать ее название, меня туда сначала пустили, но потом подошли молодые ребята и, покуривая косячок, сказали, что я должен уйти — якобы я занимаю место, которое могли бы получить дети или женщины. Я ушел и снова бежал. Постоянно бежал, потому что все в Камеруне знают — у «Боко Харам» везде есть свои глаза и уши. «Боко Харам» просто так никого не отпускает, от них нельзя сбежать и спокойно жить.

Я добрался до соседнего крупного города, где встретился с другом из обеспеченной семьи. Мы решили, что мне нужно уезжать из Камеруна. Я отправился в Чад, потому что туда не нужна виза, но «Боко Харам» почти сразу устроила теракт и там. В итоге семья друга мне очень помогла — они сделали мне новый паспорт вместо того, что я оставил в своей деревне во время нападения, купили билет в Россию и Fan-ID. В июле 2018 года я улетел. О стране я знал только то, что мне может быть тяжело в России из-за расизма. Но рассчитывал, что в целом смогу здесь спокойно жить.

Мне повезло, что в аэропорту я сразу встретил группу людей из Африки. Вместе с ними добрался до хостела, снял себе койку за 400 рублей в день. Через знакомых из хостела устроился на работу сортировать товары в супермаркете — платили 500 рублей в день. Денег с трудом хватало даже на еду, но потом платить вообще перестали, и я ушел. Это повторялось несколько раз. Я находил работу, несколько дней мне платили, потом переставали. На одной работе вместе с другими африканцами мы даже устроили забастовку — отказались работать, пока нам все не выплатят. Хозяин магазина согласился, но сразу же оштрафовал нас на 1600 рублей за забастовку — это сумма заработка за несколько дней работы.

С работой всегда было очень тяжело. Например, зимой вариантов мало и я убирал снег с улиц. Смог выдержать только пару дней. Это очень тяжело, — видимо, я не очень приспособлен к такому климату.

Сейчас я живу в двухкомнатной квартире с другими африканцами, некоторые тоже приехали по Fan-ID. Всего нас восемь человек, раньше было девять. За квартиру я плачу около 7000 рублей в месяц, а зарабатываю 14–15 тысяч — работаю в итальянском ресторане на «Китай-Городе». Так как у меня нет никакого официального статуса, меня заставляют работать с утра до ночи, а платят в два раза меньше, чем платили бы, будь я гражданином России. В остальном с расизмом я не сталкивался — если ты более-менее нормально выглядишь, никому в Москве до тебя нет дела.

Сейчас я пытаюсь получить хотя бы временное убежище в России, так как понимаю, что возвращаться нельзя — меня могут убить. Но в миграционной службе у меня отказались принимать документы: я потерял Fan-ID, и, по сути, у меня нет никаких документов о том, как я попал в страну. Сейчас этот отказ я обжалую через суд.

О России и жизни здесь я знаю очень мало, потому что не знаю языка. Не знаю, как и чем живут люди. Но я не виню государство в своей ситуации. Мне кажется, в целом Россия очень хорошая страна. Она очень отличается от Камеруна. Там все коррумпировано, люди живут бедно, а президент находится у власти уже очень много лет.

Недавно я узнал, что во время нападения на нашу деревню погибла не вся моя семья, а только отец. Мама, сестра и двое братьев выжили, но потом людей из моей деревни переселили в Нигерию из-за угрозы новых терактов, и теперь я снова не знаю, что с ними. Связаться с ними и однажды встретиться — это главная моя мечта. Надеюсь, она когда-нибудь сбудется. Но в какой стране — не знаю.

«Я понял, что отец хочет меня убить»

Юсуф

Гамбия, 24 года

Я вырос в религиозной семье. Первые десять лет прошли без отца — он работал в Саудовской Аравии. Трудился в исламской организации, которая строит по всей Африке мечети, открывает религиозные школы и тому подобное. Потом он вернулся в Гамбию, стал имамом. У моей мамы — небольшой бизнес по перепродаже вещей, которые закупает ее подруга и партнер по бизнесу в Дубае.

Я жил довольно хорошо, мне не на что было жаловаться. В Гамбии живут открытые и очень душевные люди, мне все нравилось. Я учился в католической школе, но сам был мусульманином — с этим не было никаких проблем примерно до седьмого класса. Потом один из учителей предложил мне поучаствовать в одном христианском семинаре, но отец запретил мне и перевел в другую школу — без всякого религиозного уклона. Я окончил ее, а потом два года занимался в мусульманской религиозной школе, где изучал Коран. Затем снова пошел в обычное образовательное учреждение — колледж, где обучался менеджменту. Окончить его я не успел из-за конфликта с семьей, из-за которого я уехал из Гамбии.

Дело в том, что в январе 2017 года президент Яйя Джамме, долго правивший Гамбией, отказался признать итоги очередных выборов — он проиграл их. Всех критиков этого решения он начал отправлять в тюрьму, пытался всеми силами удержать власть. Большинство населения Гамбии — мусульмане, а в 2015 году Джамме вообще официально провозгласил Гамбию исламской республикой, поэтому мнение религиозного сообщества в этой ситуации было очень важным. Но мусульманские лидеры ничего не сказали против Джамме. Христианские — наоборот. Их пытались подкупить, но они отказались, сказав, что не могут предать правду. В итоге Джамме не удержал власть. Под давлением международной коалиции он вынужден был уйти.

Поступок христиан меня очень вдохновил, а потом один из моих друзей по колледжу пригласил меня с собой в церковь. Мне там очень понравилось. Понравились люди, для которых важнее всего служить Богу. Понравилось то, что все сразу тепло отнеслись ко мне, будто давно знают меня. То, что люди в церкви всегда говорили правду. Я начал ходить в церковь, а родителям говорил, что занимаюсь в колледже дополнительно. Я не мог сказать им правду. Мой отец всегда считал, что перейти из ислама в христианство — недопустимо, такой человек заслуживает смерти, он несколько раз говорил мне об этом.

Я регулярно ходил на службы, какое-то время все было хорошо, но затем родители все-таки узнали, что я хожу в церковь. Отец очень разозлился, сильно ударил меня. Я сбежал из дома, жил у своего друга-христианина. Потом моя сестра отправила мне СМС: мусульманская община, которую возглавляет мой отец, решила наказать меня. Она не знала, какое именно будет наказание, но отец говорил, что должен «подать пример» как лидер общины. Я понял, что меня хотят убить.

Отец с братом искали меня и приходили в церковь, но мне удавалось спрятаться. Я понял, что так долго не может продолжаться. Пасторы сказали, что я должен уехать: мусульманские сообщества в разных городах тесно связаны, и меня могли легко найти. Сначала меня хотели отправить в соседний Сенегал, но потом почему-то передумали. Мне сказали, что я поеду в Россию. Не знаю, почему они так решили, но мне сказали, что в России я смогу нормально жить — там есть африканские церкви. Это все, что я тогда знал о России. Я полностью доверял пасторам, так как видел их работу в церкви. Они сделали все необходимые документы и дали мне 150 долларов. Я улетел в Москву.

С первыми трудностями я столкнулся уже в аэропорту — никто не знал английского. Я не мог понять, как мне уехать в город. В итоге помог какой-то мужчина, который посадил меня в такси до знакомого ему отеля. За такси я отдал 500 рублей, еще 2500 — за ночь в отеле. Я понял, что деньги скоро закончатся, и пошел в полицию. У меня было представление, что власти должны знать, кто я и почему приехал в Россию. Но в полиции мне просто дали адрес «Гражданского содействия» (организация, которая помогает мигрантам — прим. «Медузы»), где я познакомился с парнем из Ливана, который подсказал, что в районе станции метро «Бульвар Дмитрия Донского» живет много африканцев. Я отправился туда и действительно увидел футбольное поле, на котором играло много черных ребят.

Несколько месяцев я жил в квартире у своего нового друга из Ливана, он очень помогал мне, но потом туда пришли полицейские, и его депортировали. Меня тоже забирали в отдел, но отпустили — у меня была справка о том, что мое заявление на предоставление временного убежища находится на рассмотрении.

Еще раз полицейские пришли совсем недавно — в апреле. Нас снова отвезли в отдел, где меня продержали 27 часов без еды и всего остального. Меня заставляли подписать какую-то бумагу силой — хватали и толкали, а я пытался объяснить, что не знаю русского языка и ничего подписывать не буду. В итоге один из задержанных, тоже парень из Африки, сказал, что в России полиция может сделать со мной все что захочет и никто об этом даже не узнает. Тогда я все подписал, у меня сняли отпечатки пальцев. Нас отпустили, но я до сих пор не знаю, что подписал.

Почти сразу после этого в квартиру, где мы жили, пришел ее хозяин с полицией и сказал, что мы должны уйти. Четыре дня я жил на улице и ночевал в подъездах. У меня не было денег снять жилье — я не работаю. Боюсь лишний раз выходить на улицу — боюсь, что остановит полиция и сделает что-нибудь со мной.

В итоге мне помогли в церкви, в которую я начал ходить в Москве. Человек из руководства церкви нашел мне место в одной из квартир в Щербинке, где живут африканцы, и заплатил за жилье. Но помогать мне постоянно он не может. Я не знаю, что будет через месяц. У меня нет денег даже на еду. Меня подкармливают соседи, иногда что-то дают в церкви. Это очень помогает.

Мне уже отказали во временном убежище, и надежд на то, что я останусь в России, фактически нет. Я не могу так дальше жить, не могу так страдать. Я просто хочу обычной жизни. Я готов улететь. Не в Гамбию — там меня может найти отец, но в какую-нибудь другую африканскую страну. Я не знаю, сколько стоит билет, но у меня в любом случае нет на него денег. Сейчас это главная проблема.

Перед тем как улететь из России, я хочу больше узнать о стране, в которой буду жить. Хочу выбрать ее сознательно. Я извлек урок. Не хочу проходить через то, что прошел в России. Да, в России все сложилось не так, как я думал. У меня не получилось здесь, но я никого не виню. Это очень тяжело, но это опыт. Это испытание дал мне Бог, и я должен пройти его. Это моя судьба — никак иначе просто не могло быть.

«В Африке торговали Fan-ID, рассказывая, что в России будет все замечательно»

Евгений Ястребов

консультант по миграционным вопросам организации «Гражданское содействие»

Людей, которые приехали в Россию по Fan-ID и пытались остаться здесь, было очень много. Больше всего из Африки, в основном — из Нигерии. Судя по рассказам заявителей, многие в Африке делали на этом бизнес — они торговали Fan-ID, рассказывая, что в России будет все замечательно. Рассказывали, что это европейская страна, которая готова помочь и принять беженцев, а сейчас в нее можно попасть без визы — просто по «Паспорту болельщика». Люди, оказавшиеся в тяжелой ситуации, верили этому и платили. Иногда — очень большие деньги, по 5–10 тысяч долларов за то, чтобы уехать в Россию. Сделать «шенген», даже за эти деньги, они не могли — его нельзя просто купить, в отличие от «Паспорта болельщика».

Пожив в России, люди понимали, что все не так, как им рассказывали. Например, они обращались в миграционную службу, а у них просто отказывались принять заявление на предоставление убежища — такая практика очень распространена. Затем многие обращались к нам. Я им рассказывал, какие у них есть перспективы, и, честно говоря, возможностей получить убежище у них практически не было. Россия сейчас всеми силами старается не признавать людей беженцами — прямо сейчас в России проживают только 572 официальных беженца.

Даже временное убежище получить практически нереально. По закону заявитель может получить его, если ему опасно возвращаться на родину. Но наши службы изначально настроены на отказ и ищут любые обоснования — по-настоящему историю потенциального беженца никто не проверяет. Например, у нас был заявитель, у которого в отказе цитировалась статья с туристического сайта о том, какие в его стране потрясающие пляжи и возможности для отдыха.

Попасть из России в Европу тоже фактически нереально. Все границы закрыты. Можно попытаться сделать это нелегально, но, например, на той же границе с Финляндией уже поймали не одну сотню таких людей с Fan-ID (за 2018 год на финской и эстонской границах задержалибольше 800 человек, находившихся в России благодаря ЧМ — прим. «Медузы»). Сразу несколько заявителей рассказывали нам, что среди мигрантов распространяется информация о том, что можно попробовать бежать в Европу через Мурманск. Но когда люди приезжают туда, их цепляют местные таксисты, обещают отвезти к границе, а на деле подвозят их в какое-то случайное место, где уже дежурит полиция.

В итоге подавляющее большинство людей с Fan-ID уже депортированы (в начале 2019 года в России нелегально оставались 5 тысяч иностранцев, приехавших на ЧМ, текущие цифры достоверно не известны — прим. «Медузы»). Еще часть до сих пор находится на разных этапах этой процедуры, но исход фактически предопределен. Получить статус беженца у нас можно только случайно — ничего не зависит от вашей личной истории, рассчитывать можно только на то, что вы подадите документы в удачный момент. А именно в тот, когда миграционной службе нужно будет кому-то показать свою эффективность и то, что они все-таки дают убежище. У нас бывают такие примеры, когда сразу несколько заявителей подряд получают статус. Хотя до этого им же сразу отказывали.

Конечно, когда мы рассказываем о такой ситуации в России, многие обращающиеся к нам люди шокированы. Они думали, что это европейская страна, которая поможет им. Один мужчина даже вставал передо мной на колени, просил дать ему необходимые документы — я пытался объяснить, что рад бы, но это не в моих силах. Мы бьемся за каждого заявителя и в судах, и везде, но это очень сложно.

С каждым годом ситуация с беженцами в России становится только хуже. Например, до 2018 года наши заявители, которые получили отказ в России, могли обратиться в УВКБ ООН, получить статус там и переселиться в другую страну — на это было больше шансов, чем стать беженцем в России (Россия потребовала от США прекратить свои программы поддержки беженцев, по которым они переселялись, в том числе через Международную организацию по миграции (МОМ), а МОМ из-за этого приостановила программу переселения из России — прим. «Медузы»).

Конечно, можно попробовать остаться в России на нелегальных основаниях и всю жизнь давать взятки полицейским, но это очень опасно. В итоге получилось так, что люди, которые хотели улучшить свою жизнь, жить в России или, возможно, потом попасть в какую-то другую страну, оказались, по сути, в безвыходной ситуации. Для большинства из них сейчас легче вернуться в свою страну даже под угрозой опасности и уезжать в какую-то другую страну, а не пытаться остаться в России.