Многие из нас, услышав политкорректные и толерантные речи европейцев по поводу мигрантов, усмехаются. Слово «толерантность» в России вообще как минимум ироничное, а часто ругательное. В рейтинге Gallup по терпимости к мигрантам Россия заняла 44-е место из 59-и. Мигранты, по мнению россиян, — это грязные, вороватые, склонные к совершению преступлений люди, которые плохо работают и насилуют женщин. Притом, что само понятие «мигрант» в России — более чем растяжимое.
Во многом, мигрантофобию и национализм разжигают СМИ. Они любят резонансные истории, чтобы было побольше кликов, а кого сегодня удивишь «банальным» изнасилованием или убийством? Другое дело, если насильник — мигрант, убийца — азиат, а жертва — белокурый парень из Рязани. Или если ДТП при участии выходца из Чечни, которого к тому же еще и отпустили. Формально в России, в отличие от США и Европы, законодательно не запрещено указывать национальность преступника. Роскомнадзор, конечно, может придраться, но в целом запрета нет, особенно для слов «мигрант» или «гастарбайтер». Почитаешь новости — и кажется, что гастарбайтеры с прочими «нерусскими» просто озверели.
Когда в новостях говорят только о тех преступлениях, которые совершаются мигрантами, то у аудитории возникает искаженная картина. Хотя по статистике МВД доля преступлений, совершаемых иностранцами, не больше 4% (конкретно изнасилования — 12%), но освещение в СМИ совершенно неадекватно этой цифре. Зато новости о преступлениях против мигрантов попадают в сводки только тогда, когда случается что-то уж совсем из ряда вон: пожар, в котором гибнут десятки людей, или «дело Умарали».
Часто ради кликов придумываются заголовки, которые не соответствуют новости. «Правительство планирует в ближайшие годы завезти в страну 10 миллионов мигрантов» — это о том, что будет упрощена процедура получения гражданства соотечественниками, после развала СССР оставшимися в бывших республиках. Или «азербайджанца-педофила отпустили из зала суда, потому что у него не было переводчика» — о том, что переводчика и правда не было, дело отправили на новое разбирательство, а обвиняемый остался под арестом. Вот только проблема в том, что большинство не читает дальше заголовков, уж слишком много информации: читатели просто скользят взглядом по новостной ленте, считывая заголовки.
Люди вообще острее реагируют на преступления, совершенные «чужими».
Можно красть бюджетные миллионы, если у тебя безупречная фамилия вроде Иванов или Петров, но упаси боже отнять сумочку у женщины, будучи Абдурахмановым — это попадет в федеральные новости и станет самой обсуждаемой темой в соцсетях.
В той же Якутии священник-педофил был осужден за 46 изнасилований, но никто не пошел громить церкви, как совсем недавно громили магазины и маршрутки, где работают мигранты. Потому что священник — не киргиз и не узбек, он «свой». В якутской криминальной хронике, если очень поискать, можно найти огромное количество изнасилований детей — учителем, родственником, незнакомцем, потому что число таких преступлений в республике выросло в 2-3 раза. Почему-то мы готовы жить с тем, что детей насилуют в их семьях, но призываем немедленно закрыть границы и ввести визовый режим, когда что-то совершает мигрант. Как будто для жертвы есть разница, изнасиловал ее узбек, якут или русский.
Люди вообще склонны неправильно оценивать количество мигрантов. Есть даже статистика по странам, сколько мигрантов по представлению жителей и сколько их на самом деле, и разница доходит до 30-40%. Недавно я гостила в заполярном городе на границе с Финляндией, где плохо с работой и полгода длится зима. И жители пожаловались, что им скоро придется учить азербайджанский или армянский язык, так много в городе стало «понаехавших». Кафе на главной площади действительно теперь держит азербайджанец, в паре магазинов продавцы — азиаты, но в целом — вот и все мигранты, которые к тому же честно работают. Зато градообразующим горно-обогатительным комбинатом владеет олигарх. Но жителей больше волнуют мигранты.
Интересно, что слова «мигрант» и «гастарбайтер» в Москве, да и во всей центральной России давно расширили свои границы, впустив в себя не только трудовых мигрантов из других стран, но также жителей национальных республик. Гастарбайтером будет и дворник-узбек, и дагестанец-разносчик пиццы, и тувинка, работающая в ресторане азиатской кухни.
Объявления о сдаче квартиры «только платежеспособным славянам без детей, животных и вредных привычек» или работа для соискателей со славянской внешностью распространяются не только на приезжих из Средней Азии, но и на жителей Бурятии, Калмыкии или Чечни.
Если спросить у арендаторов или работодателей, зачем им водитель со славянской внешностью и почему азербайджанское имя — помеха для снятия квартиры, они приведут свои, вполне на их взгляд логичные аргументы: с мигрантами много проблем, снимает квартиру один, а живет «весь аул», после них в квартире приходится делать ремонт, их сложно найти, если они уедут, не заплатив. Вот только для многих россиян нет никакой разницы между армянином и аварцем, между якутом и киргизом, что сильно расширяет вопрос мигрантофобии до обыкновенного национализма.
Можно подумать, что 100-процентные этнические русские (если такие вообще существуют в природе) никогда не обманывают, не кидают и не съезжают, не заплатив аренду. Но когда это делают условные «свои», то владелец квартиры не вносит в черный список скопом всех жителей каких-нибудь Иваново или Калуги. А найдет у нечестных арендаторов вместо национальности другую видимую отличительную характеристику, например, возраст, род деятельности, принадлежность к субкультуре. Вот саамы, которые носят русские имена, голубоглазые мордвины или светловолосые татары не будут отнесены к категории «понаехавших» и «нерусских». Зато какие-нибудь калмыки, граждане РФ и жители республики, вошедшей в состав России в XVII веке, не нарушат картину мира тех, кто «не националист, но…» Ведь чаще всего мы обращаем внимание на ту характеристику, которая наиболее отличает от нас самих. А так как принадлежность к национальности — это то, что первым бросается в глаза, — те, кому с этим «не повезло», получат ярлык «нерусских», как будто это что-то вообще значит. При этом на самом деле это не значит ничего.
Есть такое понятие, как статистическая дискриминация. Когда решения принимаются на основе средних характеристик, присущих группе (таких как группа мигрантов из Средней Азии, группа кавказцев, группа неславян). Принять решение на основе видимых характеристик проще всего, быстрее и не требует траты времени и ресурсов. При этом есть большая вероятность, что человек, принимающий решение на основе национальности, прогадает. И вместо высокопрофессионального сотрудника родом из Еревана получит голубоглазого и светловолосого раздолбая. Или вместо чистоплотной, вовремя платящей, тихой семьи из Узбекистана — притон с проститутками, открытый славянином.
Гэри Беккер, который в книге «Экономика дискриминации» объясняет экономическую невыгодность расовых предрассудков на примере разной оплаты труда чернокожих и белых в США, приводит такой пример. Работодатель не хочет брать на работу человека с уголовным прошлым (это, кстати, тоже может быть примером статистической дискриминации — но уже тех, кто вышел из тюрьмы), но принять решение на основе личного дела кандидатов он не в состоянии: из-за защиты персональных данных такого рода или из-за того, что сбор информации обо всех кандидатах требует времени и трат. Тогда скорее всего он выберет белого кандидата, потому что по статистике чернокожие чаще имеют судимость (28% чернокожих мужчин против 4% белых). Но самое интересное, что те работодатели, которые смогли получить доступ к такой информации, с большей охотой нанимали афроамериканцев. Порой, чтобы не стать националистами или расистами, нам просто нужно быть немного более информированными.
Мигрантофобия и национализм — это болезни бедного, коррумпированного или несправедливого общества, в котором плохо работают полиция и социальные институты.
Винить в проблемах всегда начинают сначала «чужих». Это работает и в более благополучных обществах, таких как европейские страны. Там сейчас — на фоне неолиберальных реформ, роста неравенства и урезания соцпакетов — небывалый рост ультра-правых партий и откровенно националистических движений. Во всех грехах, опять же, винят мигрантов и беженцев, а не правительства и богатейший центиль, всеми правдами и неправдами уходящий от налогов и лоббирующий антисоциальные законы.
Есть ли в России проблемы, связанные с мигрантами и миграцией? На самом деле, нет. В России есть проблемы, и на этом можно ставить точку. Коррупция и плохая работа правоохранительных органов — это наша общая проблемы, и граждан России (всех национальностей), и мигрантов. То, что полицией часто «крышуется» этническая преступность — это только одно из проявлений. Низкие зарплаты, на которые соглашаются только мигранты, потому что из них еще нужно отдавать «откат», низкое качество работы, потому что заказчики (госструктуры или бизнес) экономят, нанимая неквалифицированных работников, — это наша общая проблема. Отсутствие каких-либо механизмов, защищающих равно и арендаторов, и собственников, это тоже наша общая проблема, от которой одинаково страдают все. И даже особый статус Чечни, живущей по собственным правилам, и безнаказанность чеченцев, с которыми спорить или судиться — себе дороже, это тоже наша общая проблема, ведь рядовые чеченцы, не входящие в высшую касту, страдают от этого, как и мы.
Даже готовность работать за гроши и спать по десять человек в комнате, антисанитария, бесправность и преступность в среде мигрантов — это тоже наша общая проблема. Не только потому, что мы в принципе не должны мириться с тем, что в нашем обществе кто-то живет так. А потому что на самом деле трудовые мигранты из регионов России, те самые счастливые обладатели «славянской внешности» и русского имени, занимают в социальной иерархии и пищевой цепочке столицы позиции немногим лучше приезжих из бывших республик. Но на их проблемы никто не обращает внимания по тем же причинам, по которым все только и обращают внимания на преступления мигрантов.
